ХРИСТИАНСКАЯ СОВЕСТЬ ПРОТИВ «ХРИСТИАНСКОГО» НАСИЛИЯ

Во все времена все правители пытались навязать подданным ложные представления о действительности.

Дж. Оруэлл

«1984»

Так повелось, что со времен Нимрода политика связана с угнетением и обманом одних другими. Прав был Екклесиаст, когда писал: «человек властвует над человеком во вред ему» (8 глава, 9 стих, Синодальное издание). И от этого в нынешней системе вещей никуда не деться.

Но вот вопрос: может и должно ли быть по-другому, когда речь заходит о христианстве, религии, которая учит любви, милосердию и прощению? Или методы церкви, называющей себя христианской, не должны отличаться от политических технологий с их обманом и цинизмом?

Думаем, что многие из наших читателей, даже те, кто далек от религии, ответят, что должно иметь место скорее первое, чем второе. Это, так сказать, подсознательная установка человека, выражение его внутренней природы, доброй по своей сути и связывающей все хорошее с чем-то светлым. И нужно переступить через свою человеческую природу, нужны сознательные усилия, логическая казуистика, чтобы доказать обратное и прийти к выводу о том, что методы церкви не должны отличаться от политических методов и быть такими же лживыми и циничными.

И мы предлагаем нашим читателям проследить за анализом небольшой заметки классика русской литературы Николая Семеновича Лескова под названием «Несколько слов по поводу записки высокопреосвященного митрополита Арсения о духоборских и других сектах». В своей заметке, появившейся в газете «Гражданин» No 15-16 в апреле 1875 года, Лесков анализирует предложения киевского митрополита, которые были напечатаны в издании «Труды Киевской Духовной Академии» за февраль 1875 года.

 Это будет занимательно и интересно, так как с наглядностью покажет, как человек, не чуждый религии православия и даже стоящий на ее позициях и за нее, приходит к выводу о том, что методы борьбы с так называемыми сектантами, которые практиковала церковь, нарушают все божественные заповеди и человеческие принципы. Это будет тем более интересно, что выявит некоторые параллели с нашим временем.

При этом хотим заверить, что нами движет не желание очернить церковь и обелить «сектантов». Единственное наше желание показать, что религия, которая променяла свои христианские обязанности на земные, политические интересы, неизменно приходит к утрате своей христианской сути. Об этом уже шла речь в статье «Под сенью государства».

Итак, мы приступаем.

Как уже было сказано, политические методы господства далеки от гуманности и честности. Но вот что интересно, при первом чтении короткой заметки автора, складывается впечатление, что методы церкви, которая считала и считает себя христианской, ничем не отличаются от политических методов, то есть они так же далеки от честности и гуманности.

В самом начале автор приводит слова киевского митрополита: «Причины и побуждения, заставившие сектантов  уклоняться от господствующей веры и общественного порядка, у всех одинаковы: это честолюбие, своекорыстие, плотоугодие и самоуправство в начальниках, а невежество и бессознательная подражательность, завлеченная и отуманенная порывом, имеющим вид добродетели, - в толпе им слепо верят».

Согласитесь, звучит вполне современно, когда о так называемых сектантах можно услышать много нелестных отзывов. Конечно, автор в пух и прах разбивает эти доводы митрополита. Так, беря довод, что так называемые сектанты «слепо верят», он приводит такое рассуждение, основанное на действительности, а не взятое из головы, в которое затем очень хочется верить самому и уверить остальных: «Слепая вера» толпы, по-моему, здесь вспомянута тоже совсем не у места: кто слепо верит, тот не уклоняется, ибо, не умствуя, держится того, во что «слепо верит». Чтобы изменить веру, надо прежде окритиковать ее так или иначе и пожелать искать лучшую, чему мы и видим доказательство, например, в современных южнорусских штундистах. Люди эти начали с того, что стали критически сравнивать свою православную нравственность с нравственностью людей, живущих «в колонках» (то есть в колониях. Примечание авторов данной статьи), и соблазнились, что «там честнее». По религиозности своей они стали критически сравнивать веру и впали в новое заблуждение, найдя, что «в колонках вера лучше, ибо учительнее». Теперь же мы видим в этих критиканах людей, осуждающих своих предков за то, что они «дрались за веру», тогда как по штундистскому верованию «вера силою не защищается и не поддерживается». Tут можно видеть, что угодно, но только не слепоту».

И хотя Лесков говорит о соблазне и заблуждениях так называемых критиканов, но ясно то, что только не рассуждая можно верить слепо, и только веря слепо, можно остаться в той вере, в которой был рожден. Так называемые же сектанты, справедливо увидя нравственную разницу между верующими господствующей церкви и верующими «в колонах», а также разницу в учениях, когда одни основаны на Писании, а другие нет, пришли к сознательному выбору, и выбору не в пользу господствующего вероисповедания. Так что говорить о «соблазне» и «заблуждениях» вряд ли приходится. Скорее это решение ищущих Бога людей прислушаться к Писанию и своей совести. Согласитесь, звучит вполне современно.

Но нам сейчас интересно и другое. Как уже было сказано, методы церкви, называющей себя христианской, и методы государственной политики все же должны отличаться между собой. Церковь, как бы это сказать, должна быть гуманнее, что ли, честнее. А значит, такой прием как искажение истины, желание очернить своего оппонента, приписав ему нравственные и иные пороки, просто недопустимы для христианской церкви. Вместо этого мы видим совершенно противоположное. Церковь, действуя в духе политтехнологий, позволяет себе очернить так называемых сектантов, приписав им «честолюбие, своекорыстие, плотоугодие и самоуправство в начальниках», а также «невежество и бессознательн[ую] подражательность, завлеченн[ую] и отуманенн[ую] порывом, имеющим вид добродетели». Лесков на примере обвинения в адрес «сектантов», что они «слепо верят», показал несостоятельность этого обвинения, что он мог бы с легкостью сделать и с остальными обвинения в их адрес, но не сделал, «блюдя краткость в … заметках на записку митрополита Арсения». Но разве не очевидно, что как светская власть, так и церковь, использует одни и те же приемы для устранения своих противников: государство – противников своего режима, а церковь – своих идеологических противников?

На этом сходство методов государства и методов церкви не заканчиваются. Еще раз. Мы не хотим сказать, что отдаем предпочтение так называемым «сектантам» XIX века и не желаем очернить православную церковь того же века. Мы лишь анализируем заметку Лескова, которая показывает, что методы церкви и государства, по сути, одни и те же. Это очередное напоминание понадобилось для того, чтобы кто-то не посчитал, что мы разделяем убеждения той или иной стороны. Мы, по возможности, бросаем взгляд со стороны. И если кому-то наши выводы кажутся небеспристрастными, пусть адресует все претензии к классику.

Итак, сходства продолжаются. Лесков пишет: «На странице 152 господин митрополит говорит: «молокано-духоборческая секта имеет две стороны: одну - религиозную, а другую - политическую. Первую она небоязненно высказывает ибо знает, что за веру не преследуют (?!).., а вторую (т.е. политическую) тщательно скрывают».

Пока достаточно. Здесь что ни слово, то ложь, на которую и указывает Лесков. «Во-первых, - пишет автор заметки - как я выше сказал, едва ли справедливо утверждать, что еретиков молокано-духоборческой секты за веру совсем не преследуют».

Т-а-а-а-к. Значит все таки преследуют? Тогда зачем митрополит утверждает, что «сектантов» не преследуют за веру, что они об этом знают и потому «небоязненно высказывают» свои религиозные взгляды? Уж не для того ли, чтобы показать, что эти самые преследуемые «сектанты» представляют угрозу политическому режиму Российской империи? Посудите сами, ведь вполне простая логическая схема, которую выстраивает митрополит сводится к следующему: за веру «сектантов», и они об этом прекрасно знают, не преследуют. Но все же их преследуют, и это факт. Значит есть для этого основания. А какие могут быть основания (если за религиозные взгляды не преследуют), кроме как политических, о которых и говорит митрополит? И чтобы это понять не нужно быть семи пядей во лбу. Что это, как не желание создать в общественном мнении некоего врага? И стоит за этим церковь, называющая себя христианской, а по сути использующая политические методы устранения своих конкурентов.

Это вам ничего не напоминает в современной России? Свидетелей Иеговы не преследуют за веру, нет. Об этом сказал даже Верховный суд Российской Федерации. Но их все же преследуют, и это факт. Тогда за что? Верховный суд сказал свое слово: за их экстремистскую деятельность, то есть за политическое преступление. Получается, что как и «сектантов» XIX века, свидетелей Иеговы преследуют не по религиозным, а по политическим мотивам.

Ух как лихо! Эта схема работала почти полтораста лет назад, работает и сейчас. Ничего нового. История ничему не учит, так как никто, а особенно те, кому она нужнее всего по роду своей деятельности, ее не учит. Как говорил персонаж Горького Петр Артамонов об истории: «К чему она?» А впрочем, бывает, что история учит, но только тому, чему хотят научиться и тому, чему хотят научить, предавая остальные неудобные факты забвению.

Итак, цели митрополита ясны: это цели политика, только политика по церковному ведомству? Это ли не яркое доказательство того, что цели и методы церкви и светского государства одни и те же: устранить своих противников, очернив их в глазах общественности, ложно приписав им те или иные мотивы, превратив их во врагов государств и церкви. Но в случае с государством все понятно, оно установление, использующее принуждение для своего существования. Но ведь церковь – это учреждение совершенно другого характера, которому должны быть чужды принуждение и насилие, в том числе над совестью, не говоря уже над телом человека. Но так было только до тех пор, пока для церкви ее прямые христианские обязанности стояли во главе угла. Когда она их принесла в жертву земным интересам и целям (ох как давно!), она перестала быть христианской и превратилась либо в политический институт, как это было в случае католической церкви в средние века, либо прислужницей суверенного государства и частью его политической системы в случае с восточным православием.

Мы возвращаемся к анализу заметки Лескова. На самом ли деле есть основания для подобных обвинений? Может как первое рассуждение митрополита о якобы отсутствии преследования «сектантов» за веру ложно, так ложно и обвинение их в политических преступлениях?

Посмотрим, что далее пишет Лесков. «… у сектантов духоборческой ереси, может быть, и есть свои политические взгляды, но я ни от одного из них никогда не слыхал, чтобы они небрегли благосостоянием и целостию государства или зломыслили о его верховном правителе». Вот как! Оказывается, митрополит, действуя в лучших традициях политтехнологий, утверждает откровенную ложь, будто «сектанты» представляют политическую опасность для господствующего политического режима, тогда как это не так и классику неизвестны случаи, «чтобы они небрегли благосостоянием и целостию государства или зломыслили о его верховном правителе». А значит, во-первых, если «сектантов» все же преследуют, то преследуют именно за веру, что бы ни говорил господин киевский митрополит полтораста лет назад и что бы ни говорили господа в наше время. Во-вторых, если «сектанты» не представляют угрозу для политического режима, их преследование не может считаться таким, которое необходимо государству в целях защиты своей целостности и благосостояния. И в-третьих, если прямой государственной целесообразности в преследовании «сектантов» нет, а их все же преследуют за веру, то для чего или для кого? Ответ очевиден: для интересов господствующей церкви, которая устраняла и до сих пор устраняет своих идеологических конкурентов.

А это вам ничего не напоминает? Не напоминает ли это преследование свидетелей Иеговы в современной России, когда утверждая, что их преследуют не за веру (так как по основному закону страны каждый имеет право верить как желает), преследуют все же за веру? Но в условиях Российской империи такая ситуация понятна и даже закономерна (хотя и несправедлива), так как тогда государство и церковь были неотделимы друг от друга и враг государства был одновременно врагом и церкви, в враг церкви – врагом государства. В современном же светском российском государстве происходит то же самое, хотя для этого нет никаких, а тем более правовых, оснований, но происходит гораздо циничней. На высшем уровне провозглашается, что свидетелей Иеговы не преследуют за веру, а лишь за их угрозу существующему политическому режиму, так как свидетели Иеговы якобы являются экстремистами. Но как и в XIX веке с упомянутыми «сектантами», так и со свидетелями Иеговы все с точностью до наоборот. Как от тех российских «сектантов» Лесков «никогда не слыхал, чтобы они небрегли благосостоянием и целостию государства или зломыслили о его верховном правителе», так и о свидетелях Иеговы не было предоставлено ни одного убедительного доказательства их экстремистской деятельности. Как те российские «сектанты», в отсутствие политических мотивов для их преследования, преследовались за веру, так и современные свидетели Иеговы, при отсутствии доказательства их экстремистской деятельности, преследуются за веру, что бы кто, в том числе и верховный суд России, ни говорил. И преследуются лишь в угоду господствующей церкви, устраняющей своих конкурентов.

Но при этом важно еще раз подчеркнуть, что в условиях Российской империи, когда церковь была частью государства и пользовалась его поддержкой, это было понятно и вполне закономерно, хотя и несправедливо с точки зрения христианских принципов, якобы исповедуемых церковью. Но в современных российских условиях, когда церковь отделена от государства, то есть когда интересы церкви по конституции не являются интересами государства, такое преследование свидетелей Иеговы, когда нет для этого никаких политических оснований, то есть государственному строю и безопасности страны со стороны свидетелей Иеговы ничего не угрожает, а преследование происходит исключительно за веру, то есть в угоду традиционной для России церкви, такое положение вещей выглядит более чем нелепым и циничным. Ничем другим, кроме желанием государства стать на страже интересов господствующей церкви, это назвать нельзя. И тогда получается, что государство, избрав сторону традиционной церкви и преследуя в угоду ей свидетелей Иеговы, фактически стало на дореволюционную позицию, когда враги церкви были одновременно и врагами государства. И врагами, как всегда, оказались подданные самого государства.

Подчеркнем еще раз. Как тогда, так и сейчас, церковь действует теми же методами, что и государство и использует последнее в своих интересах.

Но и на этом тождество методов церкви и государства не заканчивается. Продолжим анализ заметки Лескова. Мы не будем долго останавливаться на утверждении митрополита, что священство церкви должно быть так же материально обеспечено со стороны государства, как обеспечены служилые чиновники государственных министерств. Заметим лишь то, что Лесков выступает против этого предложения, поскольку если оно будет принято, то неизменно приведет к тому, что священство станет в еще большую зависимость от светской власти и еще больше отдалиться от верующих, что неизменно приведет к еще большему пренебрежению своими христианскими обязанностями. Все это так, и мы можем полностью согласиться с Лесковым, тем более, что его мнение разделяет и такой авторитет от господствующей церкви как митрополит Платон, о чем сообщает сам автор: «Что касается выравнивания духовных людей по ранговым линиям с чиновниками, то этого всего более надо избегать: это не идет духовенству и, как справедливо думал митрополит Платон, - это портит духовенство».

Но для нас сейчас весьма интересна причина такого умонастроения митрополита Арсения. Почему он желает увеличения объема материального содержания церкви со стороны государства? Почему он хочет сравнять священство церкви со светским чиновничеством? Потому что для него церковь неотделима от государства, методы которого ее методы. И архиерея не пугает то, что еще большая экономическая зависимость церкви от государства неизменно приведет к еще большей утрате христианских принципов, на основании которых действует церковь (если, конечно, они в церкви еще остались) и к еще большему превращению церкви в одно из ведомств государственного аппарата. Да и зачем чтобы было по-другому, если уже столетиями церковь была зависима от государства? Иначе должно быть, если главное для церкви ее христианские обязанности. Если они не на первом месте или вообще неважны, то самое лучшее – это тесная связь и зависимость от светской власти.

Не то же ли происходит в современной России? Не к тому ли стремится традиционная церковь России сейчас: стать еще более зависимой от государства? К сожалению государство не спешит в этом ее разуверить. И это поражение не государства, а церкви, которая, утратив все свои христианские принципы, лишь прикрывается христианским именем.

Мы продолжаем рассматривать методы деятельности церкви и государства.

По сообщению Лескова, киевский митрополит, рассматривая вопрос о борьбе с «сектами», предлагает следующее: «Обратная передача сект и сектантов под непосредственное заведывание духовного начальства, так, чтобы как наблюдение за ними, так и дознание и исследование производимы были лицами духовными, для большего, впрочем, беспристрастия при депутате с гражданской стороны. Что же касается до обращения сектантов в православие, то от одной мысли, что они снова передаются в ведение духовного начальства, дело сие быстро подвинется: надзор духовный несравненно будет для них чувствительнее полицейского».

Не издевка ли это со стороны митрополита, тем более, что чуть далее он же пишет: «само собою разумеется, что надзор духовный не исключает и полицейского»? Были до этого «сектанты» под надзором полицейским, а теперь будут еще и под церковным.

Но может быть это и лучше будет? Будет, но только в двух случаях, если церковный надзор будет лучше, то есть по-христиански гуманнее полицейского, и если при этом полицейский надзор будет упразднен. Что же выходит на деле? А вот что. Лесков резонно спрашивает: «не заслужат ли наши архиереи и священники всеобщее презрение обращаемых, если они станут стараться о том, чтобы их духовный надзор был «чувствительнее полицейского»? И этот вопрос он задает не потому, что занимает сторону «сектантов» или хотя бы симпатизирует им. Наоборот, как пишет автор, «долг совести и любовь к вере отцов моих понуждает меня вымолвить» то, что было приведено выше. То есть он говорит с точки зрения интересов господствующей церкви. И эта точка зрения следующая: если допустить одновременно с полицейским надзором за «сектантами» надзор церковный, который при этом «несравненно будет для них чувствительнее полицейского», «наши архиереи и священники [заслужат] всеобщее презрение обращаемых, если они станут стараться о том, чтобы их духовный надзор был «чувствительнее полицейского», а они будут стараться, в этом можно не сомневаться.

Но что же значат опасения Лескова по поводу того, что «архиереи и священники… станут стараться о том, чтобы их духовный надзор был «чувствительнее полицейского»? Не значит ли это, что зная природу этого «старания» со стороны церковных деятелей по отношению к «сектантам» у последних жизнь станет еще тяжелее, чем она была, когда о них «старалось» одно полицейское ведомство, то есть одно лишь государство? По самому тону вопроса Лескова становится очевидно, что это будет именно так, поскольку нет ничего хуже, чем отдать одного верующего в руки другого, который, руководствуясь благими намерениями вывести из заблуждения своего ближнего, не гнушается никакими методами. Самым ярким тому примером является западная инквизиция, деятели которой, заботясь о спасении душ «еретиков», отдавали их тела на смерть, считая, что страдание очищает, пусть и в последнюю секунду земной жизни.

Да и не является ли предложение митрополита усилить надзор за «сектантами» путем привлечения к этому помимо полицейского ведомства еще и церковное, прямой дорогой к западной инквизиции? Мы прекрасно помним, что инквизиция под прикрытием светской власти совершала свои гнусные дела. Проведя свое расследование и приговорив осужденного к смерти, инквизиторы передавали его на казнь светской власти, лицемерно прося эту власть быть гуманной и не проливать кровь осужденного. Тем самым церковь как бы устранялась от казни, что, конечно же, не устраняет ее вины. Так что на лицо факт, что церковная и светская власти действовали сообща, хотя вся «нагрузка» доставалась церкви. Не то же ли самое предлагает киевский православный митрополит? Ведь если до его предложения надзор за «сектантами» осуществляла одна светская власть, то после принятия его предложения, такой надзор будет осуществлять и церковная власть, которая, к тому же, по словам самого митрополита, осуществляя такой надзор, гарантирует, что он будет «несравненно… для них чувствительнее полицейского». Конечно, в отличии от западной инквизиции, когда вся «нагрузка» по расследованию вины «еретиков»» и их осуждения, доставалась церкви, предложение митрополита означает одновременный надзор за «еретиками» со стороны светской власти и церкви. Но не кажется ли вам, дорогие читатели, что предложение митрополита, когда «еретиками» будет заниматься уже не только светская власть, но и церковная, крупным шагом по направлению того, что нам известно как инквизиция? Безусловно. И кто-то будет утверждать, что природа восточной церкви иная, чем природа западной? Не является ли предложение киевского митрополита той заветной мечтой, осуществление которой она так желает? И не является ли данное предложение желанием восточной церкви вернуться к тому блаженному времени, когда она по своему усмотрению делать с «еретиками» все, что ей заблагорассудится? Ведь недаром митрополит, предлагая эту меру, начинает так: «Обратная передача сект и сектантов под непосредственное заведывание духовного начальства…» Заметьте, он говорит «обратная передача», то есть такое уже было в истории российской православной церкви, а было оно до реформы Петра I, когда он подчинил государству церковь. И вот теперь митрополит намекает, что неплохо было бы вернуться к этому. То есть фактически он предлагает вернуться к православной инквизиции, когда восточная церковь, не стесняемая светской властью, могла судить и приговаривать «еретиков» к различным наказаниям вплоть к смертной казни. Правда, митрополит делает оговорку о «депутате с гражданской стороны» «для большего, впрочем, беспристрастия». Но это всего лишь дань времени, не больше, мечта же остается неизменной. Продолжим.

 Но, как кажется, киевский митрополит, не согласится на то, чтобы при церковном надзоре исключить надзор полицейский. Как говорится, одно другому не мешает. А теперь представьте себе весь ужас положения так называемых сектантов, если предположить, что предложение митрополита будет принято. Сам по себе полицейский надзор мало приятная процедура. Но к ней присоединяется церковный надзор. И благо, если бы этот надзор был гуманнее полицейского надзора. Куда там! Он будет несоизмеримо жестче, так как полицейские имеют дело лишь с земной жизнью «сектанта», а вот церковь печется о его душе, о вечном будущем. Разве можно себе позволить ослабить эту заботу о заблудших «сектантах» даже если они упорствуют? Ни в коем случае! Чем больше они упорствуют, тем настойчивее должно быть попечение. И тут не подойдут никакие «гуманные» методы полицейского ведомства. Ему-то что, ему главное, чтобы «сектант» сидел тише воды, ниже травы, делал, что велят и не делал того, чего не велят. А церкви нужно сломить его идеологически, приобрести для Бога. И здесь все методы подойдут. Вот вам и сходство и даже превосходство методов церкви над методами государства. Вот вам и те же методы инквизиции.

И как бы предвидя это, митрополит делает одну оговорку. Напомним, что говоря о передаче «сектантов» в ведомство церкви, он говорит и о «дознании и исследовании» дел так называемых «сектантов» со стороны церковных лиц, добавляя при этом, что такие «дознания и исследования» должны «для большего, впрочем, беспристрастия [проводиться] при депутате с гражданской стороны». Что это? Почему митрополит пишет о «большем… беспристрастии» церковных лиц, которое будет гарантироваться присутствием на «дознании и исследовании» «депутата с гражданской стороны»? Уж не потому ли, что «дознание и исследование», производимые «лицами духовными» будут не такими беспристрастными как хотелось бы, или даже вовсе пристрастными? Уж не потому ли, что такие дознания без светских лиц скорее всего превратятся в дознания, какие мы знаем из истории западной инквизиции, обвинения в чем хочет избежать митрополит, делая данную оговорку, но что мало меняет суть, так как, как уже было сказано, является крупным шагом по направлению к практике западной инквизиции? Мы прекрасно понимаем, что так оно и есть, и говорить о беспристрастности к «сектантам» со стороны заинтересованных церковных деятелей вряд ли приходится. Но разве это не показывает, что такие «дознания и исследования» со стороны церкви, представители которой вряд ли останутся беспристрастными, будут гораздо хуже, чем «дознания и исследования» со стороны государства, представители которого все же сохраняют хоть малую часть беспристрастия? Так что церковь очень хорошая ученица, она взяла на вооружение методы светской политики и даже усовершенствовала их, так как научилась проводить «дознания и исследования» лучше, чем государство.

Но и это еще не все. Уже из древней истории мы знаем о такой практике как переселение завоеванных народов с одной территории на другую. Это имело одну цель: подорвать их волю к сопротивлению. Широко данную практику использовали древние ассирийцы, которые в одну из эпох своего владычества создали обширную империю из покоренных народов. Завоеванные народы переселялись на новые земли и тем самым попадали в чужое и враждебное окружение, что неизменно подрывало, пусть и на время, их волю к сопротивлению. Впоследствии практика переселения практиковалась и другими государствами. Также имели место не только переселения народов, но и определенных социальных групп, не угодных правительству. В близкое к нам время эта практика широко использовалась российским императорским правительством по отношению к своим политическим противникам.

И вот что удивительно. В упомянутой заметке Лескова митрополит Арсений прибегает к тому же политическому методу: переселению «сектантов» в другие земли. Он пишет: «соединение сектантов всякого рода на жительство в одном каком-либо месте, хотя бы даже внутри России, но с тем, чтобы они далее определенной черты ни под каким предлогом не могли отлучаться». И при этом митрополит утверждает, что «мера сия хороша тем, что, не представляя собою ничего жестокого, ни притеснительного, ведет прямо к цели, а благодать Божия ниспошлет свою всесильную помощь и довершит остальное». Более того, он предлагает и другие, сопутствующие переселению, меры, как то: запрет общения «сектантов» с населением, придерживающимся господствующего вероисповедания, ограничение для «сектантов» внешней торговли, запрет на аренду ими земель, на владение мельницами и прочими источниками дохода, обязательство выставлять рекрута в войско из своей, «сектантской», среды (после реформы 1861 года это теряло смысл). Вместо этого митрополит, в виду усиления приверженности населения господствующему вероисповеданию и его защиты от пропаганды «сектантов», предписывает обязать управляющих имениями давать крестьянам неделю выходных для приготовления к посещению церкви, а также всячески их к такому посещению поощрять, что тоже теряло смысл после реформы 1861 года, так как любая личная зависимость крестьян была упразднена и заставить кого бы то ни было посещать или не посещать церковь было противозаконно. Итак, по мнению митрополита, все это «ведет прямо к цели, а благодать Божия ниспошлет свою всесильную помощь и довершит остальное».

Ой ли?! – воскликнем мы. И Лесков со всеми убедительными аргументами опровергает эти «хорошие» меры, особо останавливаясь на самой процедуре высылки «сектантов» из своих земель. «Я опасаюсь, - пишет Лесков - что рассуждение о нежестокости и непритеснительности этой меры многим покажется просто ирониею, и я не стану доказывать, что жесточе и притеснительнее этой меры ничего нельзя выдумать, ибо выселить людей из одного места, перевесть их в другое, поселить их там против воли и вдобавок еще связать ограничениями в праве промысловых сношений, - это в существе значит не что иное, как в корень их разорить и покрыть их позорнейшим бесславием перед всем христианским миром».

 Развивая свою мысль, автор пишет, что такое переселение не только не уменьшит число так называемых «сектантов», но даже увеличит его, «ибо народ наш и на сей раз не изменит своего убеждения, что «не та истинная вера, которая мучит, а та, которую мучат», когда увидит, что представители господствующей церкви преследуют так называемых сектантов, как евреи и римляне преследовали ранних христиан.

Но это соображение идеологического плана. Сейчас же Лесков это временно оставляет и сосредоточивается на практичном вопросе: как организовать переселение и устройство «сектантов» на новых местах? Для этого нужно будет решить вопрос о месте размещения новоприбывших. Но даже это еще не самое страшное, переселяли ведь ассирийцы покоренные народы, а другие правительства неугодные для себя социальные элементы, не слишком заботясь об удобствах самих переселяемых, так что они гибли сотнями и тысячами еще по пути и уже по прибытии. Беда в том куда деть население, принадлежащее господствующей церкви, на земли которого планируется переселить «сектантов». А они-то не завоеванный народ, не нежелательные правительству социальные элементы. Они верноподданные, раздражать которых нет никаких резонов. Но если на их место прислать «сектантов» и при этом не допустить контактов между этими двумя группами, то приверженцев официальной церкви придется выселить. Но куда? В другие земли? Тогда жителей той земли тоже нужно будет выселить? И снова вопрос: куда? Получится бесконечный тетрис. А это прямой путь к недовольству и даже бунту внутри страны. Кому это нужно? Можно, конечно, обнести вооруженным кордоном поселение «сектантов». Но даже киевский митрополит не предложил устроить, так сказать, концентрационные лагеря, так что не Россия, к ее чести, изобрела этот кошмар.

Итак, по замыслу киевского митрополита все же нужно переселять и не допускать общения между «сектантами» и приверженцами господствующей церкви. «Представляю каждому вообразить себе эту ужасную картину повсеместного плача, сортировки людей и высылки их, по указанию духовных лиц, а также эти перекочевки целыми группами, с детьми, скотом и всяким скарбом... – пишет автор. - Поистине это было бы нечто вроде великого переселения народов под конвоем, ибо иначе народы эти, собранные в большую группу, пожалуй, и не дойдут по маршруту...» Да, картина была бы поистине ужасной!

«Но допустим, что и эта «нежестокая и непритеснительная мера» благодаря великой скромности русского народонаселения совершилась благополучно: что же тогда?» - спрашивает Лесков. - Как быть, если в среде «сектантов» начнется движение в сторону господствующей церкви и кто-то захочет оставить «секту» и присоединиться к церкви? Как быть тогда, оставить его среди переселенных? Нет? Выселить? Но куда? На старое место? Но ведь там уже новые люди, они пережили первый стресс переселения и только (или давно уже) начали обживаться, и тут снова по распоряжению властей нужно сниматься и уезжать или обзаводиться новым хозяйством. «И где же будет граница этим расселениям и когда придет им конец?... – восклицает Лесков - Что за страшную и неблагодарную работу должно будет принять на себя с этою мерою правительство, перед которым все государство явится не в нынешнем положении мирной страны, а в плачевном состоянии какого-то пересыльного церковного этапа».

А это вам ничего не напоминает? Апрель 1951 года? Операцию «Север», по которой тысячи свидетелей Иеговы и их семьи из Западной Украины и Белоруссии в одну ночь были погружены в товарные вагоны и отправлены за тысячи километров от своих домов в суровые области Сибири? «Но ведь это совершила не церковь, а светская власть!» - воскликнет кто-то. Конечно не церковь, так как она к тому времени стала безвольной исполнительницей распоряжений атеистического режима. Но неужели можно предположить, что будь церковь в благоприятных условиях при советском режиме она упустила бы шанс выслать «сектантов»? Какие есть для этого основания, если вся предыдущая история свидетельствовала и свидетельствует о том, что церковь никогда не гнушалась использовать методы политической борьбы и всегда искала поддержки своим действиям со стороны светской власти? Разве не об этом свидетельствует предложение упомянутого киевского митрополита выслать так называемых сектантов? Да и те же большевики разве не пользовались сводом законов еще Российской империи (которая была «христианским» государством) о мерах противодействия «сектантам»? Судите сами. «...Апрель 1929 г. - принятие законодательства о религиозных объединениях и постановление НКВД от октября того же года. Гонения получают юридическое оформление. Однако и закон, и постановление в значительной части повторяют циркуляры и постановления, принятые еще до революции и направленные против инославных и иноверных, прежде всего циркуляр Министерства внутренних дел от 4 октября 1910 г. В частности, оттуда переписаны требования испрашивать разрешение на проведение любого мероприятия за две недели, запрет на распространение учения, вообще на всякую деятельность вне церковных стен, на изучение Писания, на обучение несовершеннолетних и многое другое - господа большевики не очень утруждали себя, все уже было готово и опробовано» (из книги А. Бежицина «Соль, потерявшая силу», курсив наш).

Так что со всей очевидностью ясно, что методы церкви – это методы светского государства, только в худшей, уродливой форме, которые не усиливают внутреннюю стабильность, то есть силу государства, а расшатывают ее?

Потерпи, наш терпеливый читатель, поскольку и это еще не все.

Даже митрополит понимает, что предлагаемое им очень трудно для исполнения. Поэтому он предлагает следующее: необходимо пойти на «временное, но бессрочное удаление в монастырь ересеначальников», то есть предводителей «сектантов», с тем чтобы они там перевоспитались, а сами «сектанты», лишенные руководителей, скорее вернулись в лоно церкви.

Уже это весьма интересно. Перед тем как привести мысли по этому поводу Лескова, позволим себе сделать одно замечание исторического плана. Издавна повелось на Руси смотреть на монастыри скорее не как на средоточие святости, а как на род тюрьмы, и тюрьмы далеко не самой лучшей, а в определенные периоды истории едва ли не единственной в государстве. Читая русскую историю, бросается в глаза, что всяческие политические баталии, смена князей и прочее, что имело место в истории любого государства, заканчивалось на Руси пострижением в монахи. У человека, которому по каким-то причинам не повезло на политическом поприще, было два пути: или на плаху или в монастырь. Уже это соседство говорит о многом, так как показывает, что одно от другого не очень далеко ушло. Заточение в монастырь было «гуманным» способом устранить своих политических конкурентов, так как предполагалось, что человек останется в живых, но станет политически мертв. Правда, порой и это не помогало, так как монах мог сам расстричься или его могли расстричь оппозиционные силы и использовать для дальнейших политических игр, так что порой этот горе-политик и горе-монах все же не избегал плахи. Но не только в политических целях использовались монастыри. Их использовали и для устранения врагов церкви (вот вам еще одно подтверждение того, что церковь и государство действовали заодно и одинаковыми методами). Так, в «Сказании о новой ереси новгородских еретиков: Алексея протопопа, Дениса попа, Федора Курицына и других, то же исповедующих» (конец XV – начало XVI веков) можно прочесть о всех зверствах, которым подверглись со стороны новгородского архиепископа Геннадия так называемые «еретики». Среди прочего многих из них разослали по монастырям. Так что митрополит фактически ратует за возвращение во времена «святой Руси», когда так великолепно расправлялись с «еретиками». И когда Лесков касается такого использования монастырей, то вынужденно констатирует: «Нельзя скрывать, что монастыри наши и в настоящее время несут на себе много нареканий и не пользуются большим уважением; но если так относятся к монастырям-обителям, то как станут относиться к монастырям-тюрьмам, какими они рискуют явиться по мысли высокопреосвященного Арсения?»

Так что прав Лесков, когда комментирует предложение киевского митрополита: «Бессрочное заключение людей в монастыри то же самое, что вечное заточение: это одно из тягчайших наказаний, каким заменяется только смертная казнь». И мы в очередной раз видим, что методы церкви ничем не отличаются от методов светской власти. Как в более ранние периоды истории России монастыри использовались в качестве политических (и не только) тюрем, так и теперь, уже с подачи церкви, их предлагают использовать в таком же качестве для борьбы с врагами церкви. Церковь хорошая ученица, всегда готовая сделать так, как угодно светской власти и ожидающая того же со стороны государства. Нужно было князю сослать опального боярина, заключить в тюрьму другого князя, своего политического противника? Ворота монастырей всегда были открыты. Было нужно церкви избавиться от своих врагов, светская власть всегда изъявляла готовность. Стало теперь нужно церкви, чтобы монастыри стали тюрьмами для «сектантов», она вполне резонно стала ожидать, что светская власть, которая надзирает за всем, в том числе и за церковным ведомством, даст на это разрешение.

Но Лесков говорит и о христианской составляющей данного подхода, предлагаемого митрополитом. Он пишет: «Предоставляю каждому судить, насколько это сообразно мере вины и сродно евангельскому учению? Этою мерою ставится такая дилемма: «или измени своим убеждениям, или ты никогда не выйдешь из монастыря, где все противно твоему духу и твоим мыслям!» Дилемма страшная и гораздо более сродная римскому древнеимператорскому духу, чем духу любви евангельской», проводником которой считает себя церковь, преследующая «сектантов» и предлагающая такую суровую меру. Именно так, поскольку евангельские заповеди приносятся церковью в угоду политическим интересам, собственным и государственным.

Более того, автор пишет: «Я опасаюсь, что предполагаемое запискою митрополита Арсения обращение монастырей в довечные тюрьмы для сектантов нанесет последний и решительный удар этим учреждениям; оно может отвратить от них всех людей, исполненных христианского духа».

Именно так. Разве может искренно ищущий Бога человек, увидев, что монастыри, которые издавна использовались как тюрьмы для политзаключенных и «еретиков», в которых мало было христианского духа и во времена «святой Руси», видя как эти монастыри снова превращаются в тюрьмы, теперь для «сектантов», разве может такой искренний человек прийти к выводу, что монастырь, а вслед за ним и сама церковь являются подлинно христианским установлением? Разве может он прийти к выводу, что церковь, позволяющая использовать свои монастыри в качестве тюрем, в которых мучают людей за их веру в Бога, может быть истинной? Пусть он не присоединится к «сектантам», но уж точно не станет посещать и такую церковь. Так что не только западная, но и восточная церковь (как бы против этого не протестовали) виновна в утрате веры людьми. Ведь уже одного этого предложения, сделанного киевским митрополитом, для думающих людей достаточно, чтобы понять какую христианскую истину несет такая церковь.

Кажется, сказано достаточно. И нашим читателям, надеемся, стало предельно ясно, что методы церкви – это политические методы, которыми пользуется государственная власть. Что на фоне этого христианские обязанности церкви были ею попросту утрачены.

Что же тогда собственно христианского осталось в такой церкви?

ПОДЕЛИСЬ В СОЦ СЕТЯХ!